читая, мысленно подкладываешь томик "малой земли" к свитку старшего плиния - тому, что на рассохшейся скамейке etc. казалось бы, ничего кощунственного в таком эксперименте нет, генеральный секретарь - задрапированная часть композиции "писем", он приветственно помавает нам, переодевшись милягой? ворюгой? наместником-вегетарианцем?. но сгущение мотива искусственным подверстыванием, навязыванием неестественного соседства производит необратимые изменения в пейзаже: стихает ветер, сдуваются паруса, из поредевшей шевелюры кипариса раздается не щебет дрозда, но вороний грай.
о чем я? о том, что написанные в 72-ом "письма" не могли случиться в конце семидесятых - начале восьмидесятых, времени публикации генеральной трилогии, поскольку мера окостенения режима уже превышала способность к поэтическому абстрагированию, элегическому эскапизму. настало время других песен: ясный морозный полдень в долине чучмекистана / механический слон, задирая хобот... etc.